Разбор и описание персональных действий и вообще участия личностей в выборах и в политической деятельности является самым распространенным литературным жанром, но содержательность таких опусов всегда оставляет желать лучшего. Есть несколько форм, в которых эта тема может стать содержательной. Эти темы имеют устоявшиеся культурные формулировки, например, линия "Сравнительных жизнеописаний", тянущаяся от Плутарха и трансформировавшаяся в ХХ веке в социально-психологические портреты политических деятелей, которым с легкой руки Кречмера часто придают патопсихологический статус анамнеза. С подачи Плеханова другая линия называется "О роли личности в истории". Третья линия исследования персонального в политике задавалась мною в эссе "Беларусь: вопреки очевидности" в журнале "Культурная политика", а корнями своими она восходит к подходу Макиавелли и оформлена Лефевром в теорию рефлексивных игр в книге "Конфликтующие структуры".

Полноценная работа с таким аспектом системы современной демократии как "выборы и персоналии" была бы возможна при наличии материала, накопленного по всем трем названным линиям. Сейчас такого материала явно недостаточно, поэтому мы сконцентрируем свое внимание на тех вопросах, которые могут быть подняты при наличном материале и на проблемах, т.е. на знании о том, чего не знаем, но что необходимо знать.

Метод сравнительных жизнеописаний или социально-психологических портретов политических лидеров исходит из априорного предположения, что личность есть, что персональные действия имеют в истории какое-то значение, и что это значение очевидно связано с характеристиками личности. Существует несколько психологических портретов Сталина, Гитлера и других деятелей ХХ века. Многие явления в жизни СССР и Германии объясняются для массового сознания через характеристики этих людей. Через соответствие патохарактеристик этих злых гениев умонастроениям своих народов и своего времени исследуется массовое сознание. Наверное через несколько лет появятся психологические портреты Александра Лукашенко. Хотя уже сегодня можно представить себе основные версии таких портретов. Мания величия в сочетании с манией преследования, комплекс неполноценности, проявляющийся в истерическом желании заполнять собой все темы в СМИ, отметиться перед каждой социальной группой, до которой доходит воображение, во взаимоисключающих друг друга именах "старший брат" для России и "батька" для себя, в гипертрафированной страсти к президентской атрибутике: охрана, эскорт, употребление существительных третьего лица там, где нормальные люди употребляют местоимения первого лица, "приватизация" наследства первых секретарей ЦК КПБ, и многое другое. Очевидные акцентуации характера Лукашенко в сочетании с особыми условиями, в которые с неизбежностью попадает президент страны, дадут авторам таких портретов возможность трактовать личность первого президента Беларуси как психопатическую. Но какова ценность этого материала для анализа состояния демократических процессов в стране? "Сравнительные жизнеописания": Лукашенко и Кебич, Лукашенко и Шушкевич (Пазьняк, Ельцин, Гамсахурдия, Караджич, Пиночет и т.д.) могут создать видимость анализа и правдоподобности выводов, но ничего не объясняют, поэтому к таким портретам можно относиться только как к материалу.

Несколько содержательнее рассмотрение линии "О роли личности в истории". Такая постановка вопроса исходит из проблемы включения идеи субъективности, фактора свободы воли в картину объективного описания исторических процессов. Идея прогресса, выводимая из гегельянской философии истории или гельвецианской детерминистской онтологии, предполагает, что история имеет конечную цель или определенное познаваемое будущее, рассчитываемое по жестким связкам причин и следствий, т.е будущее может быть предсказано так же, как предсказывается погода, когда известны действующие факторы. В так понимаемой истории нет места индивидуальной воле, нет места персональным действиям, поскольку действия людей подчиняются объективным закономерностям. Исторических материалистов, Плеханова, например, их собственная концепция истории приводит в тупик, как только они сталкиваются с проявлением свободной воли личностей, которые, по их представлениям, ведут себя не так, как им предписано "объективным историческим процессом". Изначальная противоречивость исторического материализма в отношении свободы воли и проявлений персональности не делает бессмысленной саму постановку вопроса "О роли личности в истории", поскольку в истории сосуществуют разные уклады и ситуации. Существуют (можно, по крайней мере, себе такое представить) такие ситуации и уклады, в которых роль личности минимальна. С евроцентристской точки зрения многие традиционные культуры не имеют института личности, каждый человек в таких культурах действует и поступает так, как ему предписано ролевым и социальным статусом. Личностный фактор там проявляется только на исторических разломах, в ситуациях культурных катастроф и кризисов. Так Петр I проявил свою индивидуальность на переломе российской истории, а все его предшественники из династии Романовых были марионетками в игре политических сил. По отношению к таким переломным периодам истории и обсуждается роль личности, и всегда это "роль" либо в героическом эпосе, либо в трагедии. Невозможно представить себе карьеру Лукашенко за пять лет от директора совхоза до президента в Советском Союзе. Такое становится возможным только потому, что "неладно что-то в Датском королевстве". Бытовая мелодрама с нудным сюжетом, которая сейчас разыгрывается на политической сцене, может легко стать трагедией. Лукашенко-президент - это диагноз стране и беларусскому обществу. В этом состоит роль его личности в истории Беларуси. Кто способен увидеть другое - пусть об этом напишет.

Третья линия анализа персонального в политике представляет собой разбор игр, в которые играют люди. Этим, собственно, я и занимаюсь в настоящей работе, а также все полтора года в Беларуси. Отдельные "репортажи с игр" составляют около трех десятков статей за это время в беларусской печати, с этой целью закладывалась репортажно-аналитическая идея в телепередачу "Проспект", совершались другие действия. В тексте "Беларусь: вопреки очевидности" в общих чертах обозначен мой подход к игре, а во 2-5 Аналитиках прошлого года анализировались отдельные игровые ходы кандидатов в президенты Беларуси. Выход на другой уровень анализа игр затруднен недостатком материала и отсутствием "профессиональных игроков". С Зеноном Пазьняком я попробовал сыграть самостоятельно, некоторые игроки "выбыли из игры", но основной разбор еще впереди. Пока ограничимся только краткими коментариями.

ГОФМАНОВСКИЙ ПЕРСОНАЖ В КАФКИАНСКОЙ СИТУАЦИИ.

Чтобы не произошло с Беларусью в будущем, имя первого президента останется в истории навсегда. То, что история будет хранить в своих аналах о нем, формируется сегодня. "Беларусь! Ты сошла с ума", - воскликнул Александр Потупа, когда проиграл его протеже на президентских выборах. Если бы это сказал не сторонник Кебича, возможно, и я подписался бы под этими словами, хотя и тогда, и теперь думаю, что избиратели в 1994 году были в здравом уме, но под сильным влиянием аффекта. Юристы знают, что аффект необходимо учитывать в анализе действий, но его присутствие не дает оснований сомневаться во вменяемости субъекта действия. Кебича избиратели отвергли рационально, а Лукашенко выбирали эмоционально. Почему? Да потому, "что при всем богатстве выбора, другой альтернативы нет".

Когда разум (логичный и дискурсивный) не имеет необходимого и достаточного материала для собственной работы, он уступает место сознанию (синкретичному и аналоговому). Когда целое не поддается анализу, сознание вынуждено работать с ним как с нерасчленимым целым, с тем, что немецкие психологи называли гештальтом (Gestalt). Гештальт-техники сознания описываются законами фигурно фоновых отношений. Серое пятно на сером фоне в восприятии контрастно подчеркивается, оно воспринимается как более темное или, наоборот, светлое, чем есть. Для феноменов зрительного восприятия эти закономерности изучены достаточно хорошо, но то же самое проявляется в любой другой феноменальности. Герой Алексея Дударева в "Пороге" - серая личность в серых обстоятельствах, он привлекает к себе пристальное внимание именно как фигура на фоне. Популярность пьесы Дударева усиливалась еще и серым культурным фоном застойных лет, когда "Порог" обошел многие театры Союза. Мне довелось увидеть, как Георгий Товстоногов в ленинградском БДТ умело воспользовался этим обстоятельством. Когда БДТ в очередной раз остался без звезды (плеяду которых театр "вырастил" для Москвы, начиная со Смоктуновского, в тот раз это был, кажется, Олег Борисов), Товстоногов пригласил из Киева Валерия Ивченко. Необходимо было представить питерским театралам нового актера как достойную замену. Товстоногов дал Ивченко главную роль в "Пороге", критически настороенная публика всматривалась в актера. Спектакль выделялся на сером фоне культурной жизни, пьеса - на фоне репертуара, герой пьесы - на фоне серых обстоятельств, мастерски выписанных Дударевым, Ивченко - на фоне героя. Питерский бомонд остался доволен, новая звезда состоялась. Товстоногов вместе с Дударевым и Ивченко проделали все это искусственно, подчеркивая таланты талантами. С Лукашенко все то же самое случилось естественно и без таланта. Серая личность на сером фоне, но Лукашенко не актер, он герой этого спектакля.

Сейчас многие заняты поисками у Александра Лукашенко харизмы, политической интуиции, таланта демагога, некоторые даже находят. Но это самообман, эффекты фигурно-фоновых отношений. Президент находится у всех на виду, все его пристально рассматривают, но видят не то, что есть, а то, что привносится как артефакты деятельностью сознания тех, кто смотрит. Власть изначально гипнотична. Человек под гипнозом может увидеть на чистом листе все, что ему внушат. Ослепительных красавиц на сцене и на экране часто играют обычные женщины, не нужно мастерство гримеров, сценографов, режиссеров и сценаристов принимать за свойства того, на ком это мастерство реализовано. Харизму и демагогический талант Лукашенко придумал Александр Федута, он выдал комплексы своего интеллигентского сознания за характеристики персонажа. Эрудированный и начитанный Федута забыл, наверное, историю Гофмана про крошку Цахеса по прозвищу Цинобер. Там это все уже описано. Сам Лукашенко типичный крошка Цахес. Все демоническое, харизматическое в нем - это болезненные комплексы, фобии и деформации сознания беларусской интеллигенции.

Крошка Цахес, голый король - вот сценарии, которые помимо своей воли разыгрывает Лукашенко. Эти сценарии трагикомичны. Рано или поздно крошка Цахес снова станет уродливым карликом, а "надутый" король окажется один на один перед хохочущей толпой. Я не могу знать, кто тот мальчик, который первым скажет правду, и где он. Я не могу знать, как окончится это наваждение, по Гофману или по Андерсену. Для Лукашенко это практически все равно, оба исхода ужасны, но для Беларуси и ее перспектив это важно. Эпоха романтизма, в которой жили Андерсен и Гофман, любила крайности от мрачной готической безысходности до светлого сказочного оптимизма. Через век наступило время Франца Кафки. Когда Лукашенко снова станет карликом, разрушится ли кафкианский замок в Беларуси?

ПАН ЗЕНОН, ИЛИ ПОСЛЕДНИЙ НАЕЗД НА ЛИТВЕ.

Шляхетские безобразия, погубившие Великое княжество Литовское, на удивление подходящая архетипическая модель для понимания игр, разворачивающихся в демократическом движении Беларуси. Амбиции и шляхетский гонор Радзивилов, Сапег, Косаковских настолько искажали прагматику элиты ВКЛ, что они продолжали свои мелкие склоки в ситуации полного развала страны, после которого их передушили их же руками. Зенон Пазьняк - истинный литвин. Пламенные речи о любви к Беларуси, жесты самопожертвования и мелкие разборки, в которых он полностью увяз.

Еще в прошлом году мне казалось, что Пазьняк - единственный в этой стране, кто разыгрывает современную игру, что исторические архетипы используются им сознательно, как запланированные ходы. Но теперь становится понятно, что Пазьняк годится в романтические персонажи Мицкевича, и что он так же далек от трезвой реалистичной оценки современной ситуации в Беларуси, как и предыдущий персонаж. Как самодовольный магнат мог увести свой отряд из армии перед решающим сражением потому, что полководец на него косо посмотрел или усомнился в древности его фамилии, так и Пазьняк способен испортить отношения со всеми союзниками по демократическому движению из-за вопросов, которые "яйца выеденного не стоят" перед лицом стоящих задач.

Феодально-сословные предрассудки ВКЛ отдавали судьбу страны в руки чванливых бездарностей, которые имели "право" по признаку рождения. Фадею Костюшко невозможно было пробиться через магнатский заслон, пока магнаты были в силе. Когда они свою силу растратили во взаимных "наяздах" и интригах, было уже поздно. Сейчас Пазьняк выполняет роль "собаки на сене". Он находится в единственной позиции, из которой возможна консолидация сил для противодействия эскалации хаоса и энтропии. Не справляясь сам с решением этой задачи, он препятствует перенятию этой функции кем бы то ни было другим.

Роль личности Костюшко в эпоху разделов Великого княжеств Литовского могла бы быть аналогичной роли Минина и Пожарского в смутное время Великого княжества Московского, но все вышло по-другому. Для Минина и Пожарского слабость княжеско-боярской московской элиты сыграла свою положительную роль, для Костюшко сила литовских магнатов - отрицательную. Фигура Пазьняка крайне интересна в этой схеме. Что в Беларуси можно сделать, пока он силен? Чем отвлечь "собаку от сена"?

ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ МАССОВКА.

Два персонажа, которых я охарактеризовал, мало интересны и невыразительны сами по себе, если бы не находились на тех местах, на которых находятся. В этих случаях справедлива инверсия известной поговорки: не человек красит место, а место красит человека. И Лукашенко, и Пазьняку "подфартило" оказаться в тех местах, которые были созданы для появления в них тех самых личностей, без которых история не может двигаться. Свято место пусто не бывает, если уж места созданы, то кто-нибудь их непременно займет. Заполнение этих мест в Беларуси крайне неудачно, поэтому история здесь не движется, время остановилось. Но были ли другие варианты?

Когда категория личности оказывается на принципиальной позиции в решении какой-либо проблемы, то феноменальность личности сама становится проблематичной. По Минску впору пускать Диогена с фонарем для поисков человека. При внимательном рассмотрении Беларусь выглядит удивительно безлюдной страной.

Уже сказанного про Лукашенко достаточно для того, чтобы понять, что выбор избирателей в 1994 году остановился на нем потому, что у него не было достойных конкурентов. Новикова и Дубко можно вообще исключить из анализа, возможно, они хорошие люди, но для занятия политикой этого маловато. Об остальных сказать можно тоже немногое.

Станислав Шушкевич. Массовые процессы в эпохи перемен втягивают людей в водоворот событий, и люди иногда оказываются в совершенно неожиданных местах. Кто-то из публицистов уже употреблял выражение "жертва перестройки", так это про Шушкевича. Вынесенный из болота академической жизни на вершину власти Шушкевич не имел ничего, чтобы этой властью воспользоваться. Весь пафос его предвыборной агитации сводился к рассказам о том, что он ничего не мог сделать. Он постоянно сравнивал себя с председателями президиумов Верховного Совета БССР, которые были марионетками первых секретарей ЦК. Но в его время все уже было по-другому. Меня не занимает вопрос о том, много или мало власти было у исполняющего обязанности главы беларусского государства. Она у него была, а он ею не пользовался. Шушкевич не знал как и на что ее употребить. Вся биография политика Станислава Шушкевича - это история о том, кто и как его обманывал и манипулировал им. Апофеозом его карьеры можно считать аферу, жертвой которой стал он и две поддерживавшие его партии во время президентских выборов. Но этот сюжет достоин скорее уголовного дела, чем исследовательского интереса.

Геннадий Карпенко. Что этот человек делает в политике не знает никто. Хороший парень, которого приглашают на светские рауты и банальные выпивки. Его высказывания о политике, реформах и стране не содержательнее разговоров для заполнения рабочих пауз в институтских лабораториях. Гайдара в Москве дразнят "завлабом", а Карпенко и в самом деле завлаб, или завгор Молодечно, стал бы завгосом Беларуси с тем же успехом. Создается впечатление, что движущие мотивы Карпенко определяются исчерпанностью академической карьеры и "образцом для подражания" в лице коллеги по профессорскому цеху, Шушкевича. Если он может, то чем я хуже.

Узок круг "магнатов" беларусской политики, и слишком близки они по своему менталитету к коллективному бессознательному типичного советского человека. Мои суждения о персоналиях могут показаться злыми, но иначе нельзя. В мае прошлого года у меня состоялся показательный разговор с Александром Федутой, работавшем тогда с полной отдачей на кандидата в президенты. Речь зашла о задачах, которые я сформулировал как стоящие перед страной и которые придется решать первому президенту Беларуси. Федута не согласился со мной в оценке возможностей его протеже решать эти задачи. В частности, он заявил, что никто лучше Лукашенко не справится с задачей десоветизации. На мое сомнение: "ведь он же красный", Федута ответил, что политик говорит одно, а делать будет другое. В общем виде это правильно, но когда речь заходит о персоналиях в политике, нужно быть точнее и корректнее. Это я был не прав в своей робкой формулировке, - "Лукашенко - красный". Вещи нужно было называть своими именами: Лукашенко - безпринципный демагог. Если бы Федута так относился к личности в нужный момент, возможно, что ему не пришлось бы брать на себя грехи президента. А может быть, чем черт не шутит, у нас был бы другой президент. Ведь не один Федута "заблуждался в свою пользу" в 1994 году, но и Моисеня, Булахов, Гончар. Добровольский и Трусов "заблуждадись в свою пользу" относительно Шушкевича, Потупа - Кебича, и т.д. Природа всех этих заблуждений в том, что персоналии и личности мыслятся абстрактно, но их нужно мыслить только конкретно. А это значит нужно называть вещи своими именами. Пустозвона - пустозвоном, а не дипломатом, вора - вором, халявщика - халявщиком.

Я не стану перебирать другие персоналии, тот же Александр Федута, Валерий Карболевич, Роман Яковлевский и другие делают это более профессионально. Вопрос здесь может стоять о корректности разбора персонального фактора. Соблюдение этикета, конечно, необходимо, но кто посчитает, во что обошлись Беларуси такие "стихийные бедствия" как годы безвременья и бездействия пол "кiраваннем" Шушкевича, Кебича и Лукашенко. Сейчас персональный фактор очень важен, от него многое зависит, поскольку только на личности можно собрать воедино волю к реформированию и знание того, как реформы делать.

В старой американской кинохронике есть сюжет, в котором леди в купальниках пытаются протиснуться через трафарет, вырезанный по, якобы, идеальной женской фигуре, этакий попкультурный вариант хрустального башмачка Золушки. Если воспользоваться этой метафорой, то в качестве трафарета (хрустального башмачка) для поиска персоналий, необходиммых для решения актуальных задач в Беларуси, можно использовать Бальцеровича, Клауса, Гайдара. По ним необходимо проверять личности и персоналии для беларусской политике. Пока беларусские деятели выступают фоном для сравнений друг с другом, получаются глупости. Как в "сказках" от Федуты: Шушкевич адекватнее Дементея, Гриб - меньшее зло, чем Шушкевич, сам Дементей добрейшей души человек и так далее, а о том, что они делают или чего не делают, уже забыто. В Беларуси огромное количество "хороших" людей дружно творят зло. Все это зло остаются безнаказанным, оно даже не квалифицируется как зло, потому что "люди все хорошие".

На весенних выборых кандидатами в депутаты выдвигались по принципу: чем я хуже других. Стандартный аргумент состоял в том, что половина депутатов старого состава ВС дураки, поэтому господину (спадару альбо таварышу) N там - самое место. Увы, это не преувеличение. Термин "дурак" слишком мягкое выражение для людей, которые сразу после беззаконного избиения своих коллег, пользующихся депутатской неприкосновенностью, после вопиющего нарушения Конституции, принятой ими только год назад, сели выпивать на глазах у всей страны с человеком, который это все сделал.