— Все жмурятся с непривычки, руками прикрываются. Никто ничего не говорит.

— А что ты от нас хочешь? Оваций?

— Зачем мне ваши овации. Так, обсудим.

— Чего обсуждать. То, что понятно, так и без этого было понятно, а чего не понятно, так с этим и вовсе не поймешь. И скажи, чтоб выключили этот свет, смотреть невозможно, не видно ничего.

— Не могу. Нет у меня таких полномочий. Да и, вы же читали в программке, осветителя ищут. Кому я скажу?

— Так ведь кто-то же включил.

— И ясно кто.

— Значит, и выключить может.

— Напрасно вы так. Сказано же в эпилоге: И тьма не объяла его.

— Ах, вот ты о чем?

— Я все время именно об этом. Но вы-то следите за своей речью. Свет дали, а вы говорите не видно ничего?

— А ты-то сам, все видишь, что ли?

— Не могу с уверенностью сказать, что все, но свет вижу, а остальное, как мираж, то ли есть, то ли нет.

— Значит, и ты такой же, как мы, только выпендриваешься.

— Одно только различие. Я не хочу, чтоб свет выключали.

— Но он же и тебе глаза режет?

— Ничего, к этому привыкнуть можно. А вот тени всякие и пачвары разлетелись. И это хорошо.

— Может и разлетелись, может и хорошо, вот глаза привыкнут, сами посмотрим.

— Отлично. Пока ваши глаза привыкают, у меня к вам вопрос. А слабо список кораблей прочесть до половины?

— Каких еще кораблей?

— Ну в пьесе, помните? "В стране, где список кораблей прочесть до середины способен далеко не каждый, а может и, вообще, никто".

— А что это значит? Опять Кабуки какие-то. Сам сочинил, сам и объясняй. Плохая у тебя пьеса получилась, если в ней шарады разгадывать надо.

— Да, ладно вам, все пьесы немножко Кабуки. Список или каталог кораблей это вторая глава "Илиады", сочинения заслуженного деятеля искусств Древней Греции Гомера. Глава длинная, там перечисляются отряды, которые снарядили басилевсы разных частей Греции в поход на Трою и идет подсчет кораблей, на которые их грузили. Действия никакого, этакий репортаж с нудного военного парада, интрига если и есть, то понятна только современникам Агамемнона. Кто там первым назван, кто в середине, кто в конце, кому из царей больше строчек уделено, обиды, в общем, мелочного честолюбия. Уже грекам классической эпохи это было неинтересно. А уж для нас, так нет лучшего средства от бессонницы. Прочтешь пару страниц, и крепкий сон тебе гарантирован, и сновидения на эпическую тему. Вот и Мандельштам так пишет: "Бессонница. Гомер. Тугие паруса. Я список кораблей прочел до середины:". Нормальный человек засыпает на второй странице, а чаще и на первой, а этот до середины прочел, с чего бы это? Конечно, если нашмыгаться кофеином, или адреналина в крови переизбыток, тогда понятно, а так? Так вот, это вопрос из теста: можешь прочитать каталог кораблей до половины, оставайся на этой стороне баррикады, нет — так вали отсюда.

— А почему вы решили, что без Гомера можно утвердить демократические институты в стране?

— А почему ты решил, что с Гомером можно?

— Я, вообще-то, не знаю. Но без Гомера уже пробовали, ничего не получается, а с Гомером еще не пробовали. Может стоит?

— Так много, без кого, не пробовали, что ж теперь всех читать? Почему только Гомер, а не скажем Эразм, с его "Похвалой глупости"?

— Вот и я говорю, Гомер, Гомером. Но надо пробовать. Вот Данте, пройдя жизнь до половины, такой Ренессанс закрутил, что любо дорого, почти как демократические институты. А Мандельштам список кораблей прочел до середины и не заснул. Ведь это тоже, чего-нибудь, да стоит? Это он, может быть, силой разума сон превозмог, а, значит, чудовищ и пачвар рождать не станет. А кто не прочтет, тот может плодить пачвар в больших объемах.

— Это, стало быть, ты таким образом наличие разума у нас проверить хочешь?

— А что, Юнга не надо читать? Ведь, говорят, приличный был психоаналитик или аналитический психолог, как его там обзывают?

— Может и надо, только ведь чтобы Юнга, и еще некоторых, читать, подготовка соответствующая нужна. Ведь, чтобы это прочитать и не сбрендить, нужно список кораблей, хотя бы до середины осилить, хоть раз в жизни.

— Что ты заладил, Гомер, Шекспир, Быков, Дударев? Неужели же это самое главное, неужели на этом свет клином сошелся? Когда его, кстати выключат? Никак привыкнуть не можем.

—- Нет, свет клином не на них сходится. Свет вообще не сходится, а расходится. Вот и на Беларусь уже немножко светит. Вы только не жмурьтесь и не ворчите. Свет от Него расходится, и в этом свете Быков есть, а пачвар, зомби и полтергейстов нету. Не могут они при свете. Они только без света могут. Вы выбирайте, либо Быков, либо пачвара коммунизма по Беларуси бродить будет. А Гомер, это так, чтоб разум не заснул. Чтобы вы от света не жмурились. К нему не только глаза привыкнуть должны, это же полусонный разум от этого света слепнет.

— А ведь действительно! Сколько мы тут торчим, на этой стороне баррикады, а не одной пачвары сюда не залетело, если, конечно, тебя за таковую не считать? Хотя похож временами очень. Ты кто?

— А как я вам на это ответить могу?

— А как думаешь, так и скажи.

— Пустое это. Не у меня об этом спрашивать надо, и не про меня. Что вы все ходите вокруг да около, Гомер, Шекспир! А о главном и не думаете, и не спрашиваете.

— Так потому и не спрашиваем, что догадываемся, что не у тебя об этом спрашивать надо. А у кого неизвестно.

— Почему же неизвестно? У Него и спрашивать надо.

— А не умеем мы с ним разговаривать.

— А вам и не надо, Он сам с вами заговорит.

— Чего же до сих пор не заговорил?

— Откуда вы знаете, что не заговорил?

— Да не слышим, вот и знаем.

— В этом то все и дело, что не слышите. А еще думаете, что знаете. Как же вы можете думать, что знаете, если не слышите? Не слышите, так и не думайте, что знаете. А так и думайте, что не знаете. Думайте себе, что не знаем, вот и все. Но подумайте также, что ведь можем узнать, можем знать.

— Что мы знать-то можем?

— Вы можете знать, что Он есть.

— Ну, допустим, знаем, что Он есть, и что?

— А то, что если вы только допускаете это, что Он есть. То вы уже не можете жить так, как будто бы Его нет. Ведь если Он есть, то вы уже не только кое-что можете. Например, можете знать. Если Он есть, то вы уже и кое-что должны. Например, должны знать, что если Он есть, то это важно. Об этом тогда — нельзя не знать. Ведь если Он есть, то ничего важнее этого быть не может. Ведь по сравнению с этим, все остальное, что есть — мелочи несущественные. Эти мелочи еще чего-нибудь бы и стоили сами по себе, если бы Его не было.

— Ты уже проповедь начал?

— Нет еще, я, пока, только рассуждаю. Ведь вы к рассуждению уже привыкли. А к свету еще нет. Как же можно в такой ситуации проповедовать?

— А ты начинай, там, глядишь, и привыкнем.

— Легко у вас все, и просто. А я не могу так. Ведь я и имени-то Его не произнес перед вами ни разу, потому что Он не велел делать этого всуе. А можем ли мы сейчас сказать, что эта суетность уже позади, что уже пора, уже можно?

— Может, и могли бы мы такое сказать, но как же мы это знать можем?

— Вот видите. Это если Его нет, то все можно, а если Он есть, то многое можно (можно больше чем, когда Его нет), но многое и нельзя. Он ведь только тогда и начинает с нами разговаривать, когда мы сомневаемся, а можно ли то-то и то-то, или этого, как раз, нельзя.

— Значит, как только мы засомневаемся, что можно, а чего нельзя, Он с нами и заговорит?

— Может заговорит, но этого мало. Многие так думали, сомневались, но Он с ними говорить не стал.

— Почему не стал?

— Достоверно сказать не могу, но догадываюсь, что Он не стал с ними говорить потому, что они так были погружены в свои думы и сомнения, что все равно бы его слушать не стали. Он будет говорить только с теми, кто его слышать может.

— Погоди, погоди, ты же раньше сказал, что Он сам решает с кем заговорить. А тут и от нас, оказывается, что-то зависит?

— Да, я так вам и сказал, откуда вы знаете, что он с вами не говорит, если вы не слышите? Он с вами тоже говорит, но вы не слышите Его, как те, что слышат только свои собственные размышления и сомнения, органчик такой шумный в своей голове. Понимаете ли, что это значит?

— Трудно это понять.

— Нет, просто. Если Он есть, а вы не знаете этого, только допускаете, что, может быть, Он есть, то вы еще много чего не знаете, не можете знать. Например, вы не можете знать вы ли это? Т.е. вы — это вы? Если Он есть, то Он только и знает, кто вы.

— Как это?

— Вот, помните, я вам про Павла рассказывал. А Павел не всегда Павлом был, он был сначала Савлом, а про то, что он Павел, это только Он мог знать. А однажды Он спросил: Савл, Савл! что ты гонишь Меня? (Деяния, 9,4) Ведь не обратился же Он к нему по имени Павел, поскольку Савл не знал этого имени. А вы знаете ли имя свое? Он, может, к вам давно обращается, а вы не откликаетесь, как будто бы и не к вам обращаются. И не слышите, и не знаете, и не получается у вас ничего поэтому.

— А разве такое возможно? Если Он к нам по имени обратиться, мы узнаем имя свое. Но не может же Он нас чужим именем называть. Ты же только что рассказал, что не стал он Савла Павлом называть, пока тот не знал своего имени. Если Он есть, он не может так путаться.

— Он нет. А вы можете. Проверим. Поднимитесь на баррикаду и позовите: "Беларусы!" Громче зовите. Ну что, многие откликнулись? А теперь еще раз: "Христиане!" Каков эффект? То-то же. А теперь по другому. Крикните: "Товарищи!" Все ли уже понятно? Если нет, то спросите тех, кто не откликнулся на два первых имени: "Вы что, не русские?" Что они там вам отвечают? Вот, так вот. А вы говорите, что Он с вами не разговаривает? Он разговаривает, только вы не слышите, не знаете, что это к вам относится. Думаете, так, шум какой-то.

— Да, дела! Что же ты нам про Гомера-то все, а не про то, что важно?

— А кто вам сказал, что я про Гомера?

— … ?

— Я про Него. А вы не слышите. Потому и не участвуете в утверждении и выполнении. Не способствуете преодолению и не уважаете верховенства закона, я уж не говорю про Его Закон. Как будто бы не к вам это относится, а к пачварам каким-то, что в пьесе по сцене носились. Спектакль давно кончился, теперь свет на вас направлен. Не выдерживают пачвары этого света, да и люди многие жмурятся.

— Но мы же думали. что ОБСЕ это говорит?

— Так ОБСЕ это и говорит, но если вы Его не слышите, как же ОБСЕ-то услышать можно? Ведь и ОБСЕ, и Шекспир, и Быков, тогда и только тогда дело говорят, если это в Его Книге прочитано, тогда это и услышать надо и сделать, как сказано. Если они говорят то, чего нет в Книге Его, то этого можно не слушать, а уж делать, и подавно, не надо.

— И Он всегда третий в диалоге?

— Да, но и Первый. Если Он есть, то все остальное, что есть, вторично по отношению к Нему.

— А мы не знали и не слышали, да? Сколько же ошибок наделано?

— Да, много.

— Как же быть?

— Ничего страшного. Если Он есть, это поправимо. Ошибки наши вообще мелочи. Он и грехи прощает. А про ошибки я тут много наговорил.

— Так, мы же и это не так слышали, наверное?

— Это-то, вообще, мелочи. Я и повторить могу, с меня не убудет. А в приложениях, я еще рассказал, как эти ошибки исправлять надо. Только вы к этому всерьез относитесь, по Книге проверяйте, а то, мало ли что.

— Да, повторять, конечно, не надо. Мы сами вспомним, ты только напомни, что помнить надо. Мы так, на всякий случай, чтоб не забыть чего.

— Конечно. Я коротко, помнить нужно совсем не много. Он Бог. Бог есть. Он всегда третий в диалоге и Первый. Он "Алфа и Омега, начало и конец, первый и последний". (Откровение,22,13) Вот и все что, нужно помнить всегда и везде.

— Это и есть твоя проповедь?

— Нет еще.

— Что же после этого еще можно сказать?

— Да. То, что сказано это и есть исчерпывающее содержание любой проповеди, но есть и еще каждая отдельная проповедь. А каждая отдельная проповедь всегда по случаю, в конкретной ситуации. А конкретная проповедь исполняется неким автором. В ней важно, кто произносит, как, кому, в какой ситуации? В определенном смысле моя проповедь началась с первых слов этого текста. А надо начинать всегда с Его Слова. И это Слово должно быть уместным здесь и сейчас. В этой стране и в этой ситуации. Поэтому, все сказанное было только предисловием.

— Так начинай.

• "Итак бодрствуйте, потому что не знаете, в который час Господь ваш придет". (Матфей, 24, 42) Бодрствуйте, говорите и поступайте разумно. Проверяйте все, что говорите и делаете на разумность и соответствие тому, как должно, а не так, как может взбрести в голову. А взбрести может всякое, и это часто случается. Сон разума может навеять чудовищ. Есть еще и советчики-лжецы, и лжепророки. Не надо их слушать. Придет Он, и будет очень стыдно, и поздно будет исправлять что-либо. Лучше бодрствовать и в каждый момент быть готовыми к Его приходу. А как же без Него быть разумными? Как проверить то, что говорим и делаем на разумность? Нужно у Него и спрашивать, с ним советоваться. Совет с Ним — это гарантия разумности, но и нечто большее. Христос принес в мир любовь. "А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше". (1-е коринфянам,13,13) И все. Больше ничего и не надо. Разумно это — советоваться с Ним, а посоветовавшись, нельзя поступать иначе, кроме как по любви. Нельзя — значит принципиально невозможно. Да, как же советоваться с Ним, когда Он еще не пришел? Очень просто, Он всегда там, где двое собрались во имя Его. И это диалог. Собираетесь по двое и больше, собирайтесь во имя Его, а зачем еще? Все остальное вторично. И все, что эти двое говорят, все, что желают друг другу и делают, с Ним сверяют. И тогда все получится. "Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему и буду вечереть с ним, и он со Мною". (Откровение, 3, 20) Слышите? Нам стучат. Давно уже стучат. Нам, стучат, а не кому-то.